– Опять нирвана? – спросил Рыжий. – Не хочу!
– Это необходимо. Полет продлится почти полтора месяца.
– Перетерпим.
– Но так нельзя… – доктор боялся возражать. – У нас просто не хватит воды и провизии, если все будут бодрствовать…
– Как-нибудь обойдемся. Полтора месяца – небольшой срок.
– Эй, док, слышите меня? – разнесся по отсеку голос сержанта Хэллера, искаженный динамиком внутренней громкоговорящей связи.
– Да, слышу вас хорошо, – доктор вытянул шею.
– Рыжего и Гнутого, пожалуй, действительно стоит оставить в сознании. Мне нужны люди.
– Как скажете.
– А как же я? – Шайтан подплыл к глазку камеры, заглянул в него, словно надеялся увидеть там лицо сержанта.
– Ты пока отдохни пару недель, а там посмотрим.
– Я тоже хотел бы жить во время полета, сэр, – сказал Павел, – а не лежать бесчувственным трупом.
– Бездельники на борту не нужны, – сказал сержант, – от безделья сходят с ума.
– Но я бы нашел себе занятие, – Павел еще пытался спорить.
– Ты слишком много думаешь, Писатель, – сержант принял решение, и не собирался его менять. – И поэтому ты можешь свихнуться. Мне не нужны безумцы на корабле.
– Но, сэр!..
– Отставить пререкаться! Выполнять приказания доктора!
– Да, сэр…
Павел первым занял свое кресло, сам застегнул несколько ремней.
«Возможно, – подумал он, – это и к лучшему. Полтора месяца пройдут как одна ночь. Сейчас закрою глаза, а когда открою, буду уже на Земле».
Игла ужалила его в сгиб локтя.
– Если хоть один из моих бойцов не проснется, я лично придушу вас, док, – сержант Хэллер был почти ласков.
– Вы должны понимать, – голос доктора дрожал, – что не все зависит от меня.
– Не торгуйтесь, док, – сказал Рыжий, – сержант этого не любит.
Павел почувствовал, что на его тело вешают какие-то штуковины. Ощущение было неприятное – будто холодные липкие пиявки присасывались к коже. Он хотел было открыть глаза, но веки словно склеились. Попробовал шевельнуться – не сумел. Попытался крикнуть – не смог.
Голоса отдалялись:
– Как там раненные, док?
– Хорошо.
– На этот раз вы без помощника.
– Медицинский персонал находится в ячейках. Ваш сержант захватил корабль, когда все были готовы к перелету…
Слушать голоса стало неинтересно. Перед глазами кружилась пестрая многоцветная метель – какие-то хлопья, искры, пушинки, монетки, звезды – целые галактики. Звучала бравурная музыка. Павлу казалось, что он летит, подхваченный ветром, в самое сердце звездной бури. Порой он натыкался на что-то, или что-то натыкалось на него, тогда движение замедлялось, музыка делалась тише, голоса вдруг приближались, и буря чуть успокаивалась. Но потом все начиналось сначала: мельтешение ярких пятен, мелодичный грохот. Все быстрее и быстрее несся Павел сквозь бурю.
«Это время», – понял он.
А через мгновение метель разметала его сознание.
«Ковчег» направлялся к Земле.
Двенадцать человек на его борту занимались делом. Пилоты, выведя корабль на курс, отслеживали показания сотен приборов, уточняли параметры траектории, контролировали действия автоматики. Инженеры следили за состоянием многочисленных систем «Ковчега». Единственный связист точно в заданное время сообщал на Землю, что все в порядке, задержка была связана с неполадками реактора, поэтому пришлось сесть на Марс, но ремонт прошел успешно… Каждое слово вместе с ним проговаривал сержант Хэллер. Ствол пистолета упирался связисту в затылок.
У доктора тоже хватало дел. Он очень внимательно следил за состоянием коматозников, зная, что от их жизней зависит и его жизнь.
Майк-Робинзон все свое время проводил возле плененных киберов. Он пытался их немного переделать, перепрограммировать. Перевоспитать – так говорил он сам. Насколько успешны были его попытки, сержант Хэллер не знал. Его это мало беспокоило, поскольку в данном случае он ни на что не мог повлиять.
Больше всех от безделья страдали Гнутый и Рыжий. Вместе с сержантом они несли вахту. Но вся их работа заключалась в том, чтобы постоянно торчать на виду у трудящихся людей, угрожающе на них посматривая и время от времени лязгая затвором карабина.
Это было глупо и скучно.
Они чувствовали неловкость и смущение. Из заключенных они вдруг превратились в надсмотрщиков.
Время от времени они просили сержанта, чтобы тот разбудил кого-нибудь из штрафников, для компании.
Но сержант не мог полагаться на незнакомых солдат. Так что у него в резерве оставались лишь двое – Шайтан и Павел. И поэтому сержант неизменно отвечал:
– Еще не время.
Рыжий и Гнутый разлиновали черной ручкой стену комфортабельного офицерского кубрика, нарисовали цифры в получившихся клетках, и каждым вечером, когда приходило время новой смены, ставили очередной крест на прошедшем дне.
И двенадцать человек вместе с ними считали сперва прошедшие, а потом оставшиеся дни.
Для остальных людей на борту «Ковчега» время остановилось.
Капитан Истбрук, съемочная группа, бойцы команды боевого прикрытия, медики, техники, компьютерщики – они все находились в состоянии, похожем на сон и на смерть одновременно. Оплетенные проводами и трубками, пронзенные троакарами, напичканные химией, подключенные к электронным и механическим агрегатам, распростертые на ложах кресел, запертые в ячейках голые люди были подобны зародышам экстерров, заточенным в скорлупе яиц.
В кабине было жарко и душно. На выгнутых пультах-этажерках мерцали алые огоньки, словно рассыпанные угли. Пахло горячим металлом и пластмассой.