Идеальный враг - Страница 40

– Наших бьют! – донеслось из толпы. И Павел узнал этот гнусавый голос.

Рыжий схватился за бутылку. Цеце схватился за Рыжего. Сержант перешагнул через ворочающуюся на полу пьяную девицу, опрокинул два стула, двинулся по направлению к толпе, закатывая рукава, тяжело дыша и гневно взрыкивая. Гнутый непослушными пальцами привязывал огрызающегося хота к ножке стола. Курт спал.

– Черт возьми! – вопил Цеце, пытаясь вырвать бутылку из рук товарища. – Я чувствовал! Я знал!

Сержант Хэллер ворвался в толпу, словно разъяренный кабан-секач в стаю волков. Задвигал руками, будто поршнями. Запыхтел, захрипел, заухал. Он не дрался, как могло показаться со стороны. Он усмирял толпу.

Музыка оборвалась. Стриптизерши подхватывали с пола только что сброшенную одежду, торопились убраться со сцены, семеня на своих жирафьих ногах, взвизгивая, хватаясь друг за друга.

– Везде одно и то же! – выкрикивал Цеце, пытаясь удержать рвущегося в драку Рыжего. – Куда ни приди! Везде все одинаково!

Гнутый, наконец-то привязав к столу свою животину, бросился на помощь сержанту. Впрочем, тому помощь не требовалась. Он расшвыривал всех, кто попадал ему под руку. Он грудью рассекал толпу, словно ледокол торосы. Здоровенный вышибала повис у сержанта на плечах, но тот просто повел плечами, и охранник отцепился, повалился на пол, под ноги дерущихся.

Павел слегка оторопел, наблюдая за разворачивающимся побоищем. Все больше людей ввязывалось в драку. Все чащи слышались выкрики: «Наших бьют!», и уже не разобрать было, кто кого бьет, где «наши», где «не наши». В ход пошли пластмассовые стулья. Кто-то скакал по опустевшей сцене, пытался выдрать, вывернуть из пола блестящие шесты, вокруг которых только что танцевали девушки.

Вдребезги разбилась о чью-то голову пущенная тарелка.

Сержант Хэллер выволок из сутолоки мотающихся Шайтана и Пекаря, прислонил их к стене, придавил своим мощным телом, рявкнул:

– Стоять здесь! – и снова бросился в толпу.

Гнутый уже дрался с крепкими парнями в форме американских летчиков. Он был один, их было пятеро. Они оттерли его от общей свалки, они теснили его, зажимали в темный угол, намереваясь сбить с ног, затоптать, раздавить.

Стереть в пыль, размазать…

И Павел сорвался с места, забыв обо всем. Он налетел на этих летчиков, сразу же сбил одного подсечкой, сам получил крепкий удар в грудь, задохнулся, но тут же пришел в себя, коротко ткнул кулаком в подвернувшееся румяное лицо.

– Наших бьют! – заорал он по-русски, уже понимая, что не выстоять им двоим против пятерых. И подмога пришла. Выскочил откуда-то незнакомый парень в летном комбинезоне, со звездно-полосатой нашивкой на рукаве. Павел хотел было ударить его, решив, что еще одним противником стало больше, что еще один американский пилот присоединился к своим товарищам. Но парень, увернувшись, заругался матом на чистом русском, заорал:

– Свой я! Глаза разуй! – и с кулаками кинулся на летчиков.

Трое против пятерых – нормальный расклад.

Они сомкнулись плечом к плечу. А к ним уже бежали нарушившие приказ сержанта Шайтан и Пекарь, оба страшные, перемазанные кровью, всклокоченные. Летчики, получив отпор, попятились. Теперь уже их жали, теснили, давили. Один из пилотов выхватил пистолет, но тут же выронил его, получив удар в лицо. Павел отшвырнул оружие ногой, мельком отметил, что пистолет поднял охранник с разбитым ртом, и тут же об этом забыл.

Они побеждали. Они прижали американцев к стене, и те уже почти не сопротивлялись.

Сержант Хэллер выволакивал из толпы упирающегося Рыжего. Цеце прыгал рядом, он что-то кричал сорванным голосом, но у него выходил лишь надрывный хрип.

Толпа колыхалась. Мелькали кулаки, залитые кровью лица. На полу корчились люди, отползали подальше от топчущихся на месте ног. Охранники уже не разнимали дерущихся, они дрались вместе со всеми. Летала посуда. С грохотом рухнул массивный ящик акустической системы. Сорвался с потолка зеркальный шар, ударился о пол, разметал острые осколки, словно разорвавшаяся бомба.

А потом прозвучали два выстрела.

Кто-то завизжал по-бабьи. Толпа замерла на мгновение. И в один миг распалась, рассыпалась, растеклась.

Охранник с разбитым ртом держал в подрагивающей руке пистолет. Курилось дуло, устремленное в потолок. Сверху сыпалось какое-то крошево, искрящееся в лучах лазеров словно волшебный порошок.

– Разойдись! – прокричал охранник, брызжа алой пеной.

Опомнившиеся люди пятились, выпуская из рук стеклянные булавы графинов и бутылок, разжимая ободранные кулаки, вытирая кровь носовыми платками и бумажными салфетками. Несколько человек никак не могли подняться с пола, им помогали молчаливые товарищи, насупленные и испуганные. Меж столиков расхаживали изрядно помятые охранники, задевая плечами притихших посетителей, окриками заставляя всех сесть на свои места.

– Уходим, – сказал сержант Хэллер, собрав своих людей. Это был приказ – приказ из тех, что не подлежат обсуждению, приказ на поле боя. – Быстро уходим!..

Дорогу к выходу им преградили два охранника и официант. По тому, как они держались, было заметно, что они опасаются сплотившихся бойцов в синей форме UDF, но тем не менее они заслонили собой дверь, и официант, немного замешкавшись, словно придумывая причину для задержания, потребовал расплатиться. Он назвал совсем непомерную сумму, видимо, включив в нее все возможные штрафы за учиненный разгром и не забыв свои чаевые. Сержант Хэллер не стал торговаться, только поморщился. Он достал деньги, отсчитал несколько крупных купюр, сунул их официанту. Охранники переглянулись. Очевидно, они получили распоряжение никого не выпускать из клуба до прибытия военного патруля и милиции.