И совсем малочисленная группа бойцов считает, что ничего особенного не происходит. Просто на носу очередная проверка, и наш старый полковник решил выслужиться перед высокой комиссией, для чего и поставил всех на уши.
Вот такие новости приходят извне сюда к нам, в тихий мирок медицинского модуля…
Что касается меня: рука разработалась, пишу легко и бегло, как раньше. Последние два дня переношу на бумагу свои диктофонные записи, редактирую, очень многое сокращаю – пустая, ненужная болтовня. Соседи мои удивляются, они не понимают, зачем я делаю бесполезную, с их точки зрения, работу. Живчик пытался доказать мне, что на диктофоне хранить информацию такого рода удобней, тем более, что ее в любой момент можно скопировать на компьютер. Я с ним не спорю. Кажется, только доктор понимает, почему я предпочитаю работать с бумагой. Он и сам, как я заметил, все дела ведет по-старинке, подшивает свои записи в папки. И это при том, что все возможные данные о пациентах в любой момент могут быть получены с сервера госпиталя…
Работаю над своими записями и уже не воспринимаю их как просто личный дневник. Думается о будущем цикле статей. Или даже о книге. Лезут в голову мысли о том, что, возможно, записи эти станут историческим документом.
Глупости, конечно.
Но все же стараюсь писать чисто, разборчиво и грамотно. Чтоб перед потомками не было стыдно (шучу)…
Док вошел, потирая руки и улыбаясь:
– Ну, что тут у нас? Три укрывающихся от службы здоровяка? Хватит валяться! С сегодняшнего дня начну вас выписывать. Голованов – ты первый.
– Слава Богу, док, – Павел спрыгнул с кровати. – А я уж думал, вы из врача превратились в тюремщика.
– А я когда отсюда выйду? – подал голос Живич.
– Когда к порядку приучишься, – повернулся в его сторону док.
– Ну я серьезно, – Живич умоляюще смотрел на доктора. И тот смилостивился, выдал свою маленькую врачебную тайну:
– Через два дня я тебя осмотрю. Если все в порядке – сразу же и выпишу.
– А что насчет меня, док? – спросил Арнарсон.
– Ухо болит?
– Эээ… Вроде бы нет, – нерешительно сказал Викинг.
– Вот когда будешь отвечать на этот вопрос уверенно, тогда и поговорим о выписке.
Доктор сел на свободный стул. Посмотрел на телевизор – на экране мускулистый варвар в художественно разодранной форме UDF размахивал мечом, срубая головы огнедышащему дракону. Из пламени и крови сложились алые буквы: «Защити планету!» Одолевший дракона здоровяк вытирал меч и сочным героическим баритоном обращался к зрителю: «Присоединяйся!».
– Присоединимся? – спросил доктор у Павла.
– Надеюсь, док.
– Значит так. Документы возьмешь у дежурной сестры, моя подпись там уже стоит. Выходишь ты отсюда здоровым человеком, но я бы советовал тебе на недельку отправится в профилакторий.
– Хватит с меня лечения, док.
– Заставить не могу, – развел руками доктор. – Поступай, как хочешь. Но ограничить физические нагрузки настоятельно рекомендую! Вот тебе справка, – он вытащил из нагрудного кармана халата листок размером с ладонь, – чтобы к тебе не было никаких претензий от командиров.
– Хорошо, док, – Павел положил справку на тумбочку, зная, что она ему не потребуется. Он был здоров и полон сил. – Сделаю все, как вы говорите.
– Ну, не смею больше задерживать.
Павел осмотрелся, отыскивая вещи, которые нужно забрать. Наладонный компьютер, на котором они с Викингом играли в шахматы, – собственность Гнутого. Швейцарский нож, незаменимая вещь, – Шайтан очень просил не терять. Блокнот с карандашом – обязательная принадлежность настоящего писателя…
Павел хмыкнул.
И, конечно же, старинная монетка, подаренная сестренкой на счастье.
Пять копеек. Пятачок.
«…раньше была такая примета – бросать деньги, чтобы потом вернуться…»
Он улыбнулся.
Да, пора возвращаться…
– Спасибо вам, док. – сказал Павел.
– Не за что. Работа у меня такая.
– За работу и спасибо…
Он быстро собрался, переоделся – сменил больничную пижаму на военную форму, которая вот уже два дня выстиранная и отутюженная висела в шкафу. Остановился посреди палаты, готовый уйти, но не решаясь сделать это.
Как-то не верилось, что лечение закончилось, и уже не надо будет возвращаться сюда, в небольшую, ставшую привычной и уютной, комнату. И не будет больше неспешных ночных разговоров с мучающимися от бессонницы товарищами по палате, и заглянувший док не пожелает доброго утра, и сестры не будут смеяться привычно над несмешными избитыми шутками.
Все закончилось.
Пора уходить.
Время возвращаться.
– Пока, – Павел пожал руку Арнарсону. – Удачи, – сжал он ладонь Живича. – До свидания, док!
Он шагнул к двери.
– Заглядывай к нам! – сказал ему в спину Живчик.
– Обязательно, – обернулся Павел и запнулся на пороге.
Плохая примета, – подумалось ему. Но он не верил в приметы.
– Счастливо оставаться! – пожелал он и закрыл дверь.
Пустой гулкий коридор вел его к свободе.
Мир был переполнен запахами и звуками. Мир был пестр и многоцветен.
Павел шагал по бетонной тропинке, завороженно озираясь.
Он уже ходил этой дорогой, и все вокруг было, вроде бы, знакомо. И все же что-то изменилось. Кусты насаждений сделались зеленее, щебет птиц стал более сочными, стрекот кузнечиков – объемней, воздух – свежее и ароматнее, солнце ярче, бетон осязаемей.
Павел наслаждался.
Нечто подобное ощущаешь, когда затяжную холодную зиму вдруг сменяет жаркая скорая весна: горизонт отступает, небо светится чистой синью, звенит капель, еще сонные мухи гудят басовито, первые бабочки, разбуженные солнцем, порхают, словно сорвавшиеся с ветвей яркие листья, пахнет оттаявшей землей, и хочется сидеть неподвижно, подставив лицо теплым лучам, и слушать, дышать, осязать…