Павел и Гнутый сидели в одной камере. Соседями справа были Рыжий и Маркс. В камере слева обитали Некко и Ксенакис. Они не могли видеть друг друга – камеры были разделены глухими стенами, но, просунув руку меж прутьев решетки, вывернув плечо, можно было дотянуться до соседей – помахать им, показать неприличный жест, передать записку, обменятся рукопожатием. Главное, чтобы в этот момент рядом не оказалось охранника. Иначе рука неминуемо опухнет.
Громко разговаривать так же было запрещено. Наказаний за нарушение правил существовало множество, и самым неприятным являлось помещение провинившегося в мокрый холодный карцер, где стоять можно было лишь согнувшись.
Двое суток находились здесь бойцы. И этого времени им хватило, чтобы освоится, выучить новые правила поведения, принять их.
Десантники всегда легко ко всему приспосабливались.
– Рыжий передал, – сказал Гнутый, – что Шайтан сидит в третьей камере. С ним какой-то уголовник.
– Уж лучше бы Некко посадили с уголовником, – сказал Павел.
– Ничего, Шайтан с любым человеком может общий язык найти.
Они лежали на нарах, чуть более жестких, чем казарменные койки. Переговаривались негромко, делая большие паузы, порой круто меняя тему разговора.
– Как думаешь, сколько нам дадут?
– Не знаю, – Гнутый пожал плечами. – Надеюсь, не больше пяти лет.
– Пять лет! – Павел с тоской смотрел на старинную монетку, подаренную сестренкой. – Целых пять лет!
– Рыжий говорит, что нас вообще не отпустят.
– Ну почему они тянут? Долго нам еще здесь сидеть?
– Не все ли равно, где? Уж лучше здесь, что в штрафных частях.
– Я обещал вернуться! Я не могу так долго ждать!
Ударилась о прутья решетки канареечно-желтая резиновая дубинка. Краснолицый охранник заглянул в камеру, процедил сквозь зубы:
– Тихо.
– Все нормально, командир, – успокоил его Гнутый.
Охранник обшарил цепким взглядом тесное пространство камеры: два узких лежака, металлический унитаз в углу, умывальник, маленькая пластмассовая полка на дальней стене. Он выразительно глянул на Павла, пригрозил дубинкой. И ушел, цокая подошвами по железному полу.
А с другой стороны донесся новый звук – постукивание, позвякивание, громыхание. Это раздатчик еды катил по светлому чистому коридору свою замызганную тележку с тремя горячими бачками и горкой одноразовой посуды.
Пришло время ужина.
Значит, еще один день близился к концу.
Утром сразу после переклички, за полчаса до завтрака, к Павлу пришли двое в форме службы внутренней безопасности. Все тот же краснолицый охранник, помятый и невыспавшийся, разблокировал магнитным ключом замок, отпер его, нажав комбинацию кнопок, отодвинул решетку в сторону.
– Голованов?
– Это я, – Павел поднялся.
– Пройдемте с нами.
Павел помедлил, решая, стоит ли захватить с собой спрятанную под матрацем монетку.
«Это тебе на счастье…»
– Быстрей! – поторопил охранник, легонько постукивая дубинкой себя по колену.
– Все будет нормально, – уверенно сказал Гнутый. – Иди.
И Павел с легким сердцем шагнул к двери.
Люди из службы внутренней безопасности сжали его с боков, крепко взяли под руки. Охранник жестко ткнул дубинкой ему в поясницу, предупредил:
– Без глупостей! – Это было лишнее. Павел отлично понимал, что сбежать отсюда невозможно, здесь все входы-выходы перекрыты. Захватить заложников, потребовать открыть все двери, освободить товарищей? Смешно!
Они вчетвером вышли в коридор. За их спинами лязгнула дверь, сухо щелкнул замок.
Павел с любопытством озирался. Он впервые покинул камеру.
Впрочем, смотреть особенно было не на что. Ровный, вытянувшийся на сотню метров коридор был пуст. С одной стороны блестели никелированные решетки камер. На противоположной стене, точно против каждой камеры, вспучились наросты электронных замков с помаргивающими глазками: зеленый – дверь заперта, красный – замок открыт, синий – камера свободна. Большинство индикаторов светились зеленым.
– Вперед смотреть!
Коридор с обеих сторон оканчивался одинаковыми металлическими дверьми, похожими на двери какого-нибудь денежного хранилища. Какая из них вела на свободу, можно было только гадать. Павел решил, что та, откуда всегда появлялся раздатчик еды со своей тележкой.
Его вели в другую сторону. Потом отпустили.
– Стоять! К стене!
Охранник, убедившись, что узник выполнил приказ, шагнул в сторону, заглянул в сканер сетчатки, положил правую руку на обведенную кругом область сенсора, раздельно и громко сказал какую-то бессмыслицу – анализатору голосового спектра было все равно, что анализировать. Возле двери вспыхнула лампочка. И снова охранник воспользовался электронным ключом. Опять набрал на клавишной панели ряд цифр – Павел, повернув голову, успел заметить последние четыре: «3», «9», «1», «6».
Лампочка погасла. Стальная дверь дрогнула и стала подниматься. Она бесшумно уходила вверх, словно занавес, постепенно открывая сцену, актеров и декорации.
Сперва появились армейские ботинки с тупыми носами. Ботинки были начищены до блеска, шнуровка затянута по-уставному, без всяких там хитростей. Потом показался стул – выглядел он страшно неудобным, и Павел понял, что стул этот предназначается для него.
Через пару секунд открылась вся сцена.
– Вперед!
Белая, неуютная во всем комната. Камеры под потолком – большие, заметные, – наверняка, для того, чтобы допрашиваемый чувствовал, что за ним следит множество глаз. Стул, одиноко стоящий посреди помещения, – слишком узкий, слишком высокий, слишком шаткий. Стол, повернутый острым углом в центр комнаты. Жесткий свет, бьющий в глаза. Два неподвижных охранника в углах – глаза стеклянные, ноги расставлены, руки скрещены на груди.